Экс-правление кэптивного, как оказалось, ПриватБанка обвинило Нацбанк в том, что новые правила регулятора по оценке кредитных рисков стали одной из причин банкротства ПриватБанка. Действительно ли эти правила угрожают банковской системе? Накануне национализации ПриватБанка журналист FinClub Вячеслав Садовничий расспросил директора департамента финансовой стабильности НБУ Виталия Ваврищука о том, как изменится банковская система после внедрения уже через неделю новой системы оценки рисков.

– С сентября постановление о кредитных рисках работает в тестовом режиме, и НБУ уже увидел предварительные расчеты банков по влиянию постановления № 351 на их регулятивный капитал. Объем кредитного риска оценен в 497 млрд грн, что всего на 23 млрд грн больше, чем кредитный риск по стресс-тесту. Почему возникло такое отличие?

– Оценка кредитного риска приблизительно совпала с нашей оценкой необходимых резервов по диагностике. На самом деле, разрабатывая новые правила, мы надеялись получить сопоставимый результат. Диагностика предполагала изменение подходов к оценке заемщиков и она сама по себе стала стрессом для многих банков. Особенно для тех, кто кредитовал крупные компании с большими концентрациями кредитов. Понимая это, мы заняли достаточно осторожную позицию при разработке постановления.

– А кто выступил инициатором идеи внедрить новую оценку кредитного риска?

– Постановление № 351 – это инициатива НБУ.

– Это не была инициатива МВФ?

– Нет. Это стало рекомендацией МВФ лишь после того, как мы начали обсуждать результаты стресс-теста банков из топ-20 полтора года назад. Тогда стало понятно, что заявленное банками качество активов абсолютно не соответствует действительности. Поэтому мы довели до конца диагностику, и параллельно уже другая команда людей начала драфтить 351-е постановление. Работа велась одновременно: мы с разных сторон вышли практически на одни и те же цифры.

– Например?

– По большинству банков это разница в пределах 1% кредитного портфеля. И мы знали, что будут банки, которые выбиваются из общей картины в одну или другую сторону. Но в целом по сектору мы видим сопоставимые результаты по большинству банков. Предварительные результаты мы получили в октябре. После чего разослали банкам новые корректировки, которые мы официально внесем в постановление в конце декабря. Банки предоставили нам более трех десятков замечаний – мы учли где-то три четверти. И мы попросили банки делать тестовые расчеты уже с учетом этих правок. Эти расчеты мы уже получили.

– Почему возникла потребность в разработке новых правил оценки кредитного риска?

– Две причины. Первая – диагностика базировались на методологии, основанной на правилах Базеля. Мы оценивали ожидаемые убытки банков на горизонте 12 месяцев. А постановление № 23, по которому формируются резервы, ближе к МСФО. И оно базируется на уже понесенных убытках. То есть сама концепция оценки кредитных рисков поменялась – мы перешли на 12-месячные ожидаемые потери. Это, кстати, соответствует стандарту МСФО 9, который заработает с 2018 года. И мы используем базельскую формулу для расчета этих ожидаемых убытков. Во-вторых, некоторые положения постановления № 23 допускали неоднозначную трактовку, чем банки активно пользовались. Например, они сделали большую дыру в нашем регулировании и за счет искусственных платежей по процентам держали заявленное качество кредитов на высоком уровне. Была еще одна схема у банков, преимущественно с украинским капиталом, которые активно кредитовали связанных лиц. Они выдавали новые кредиты, которые пропускали по кругу, и старые заемщики платили проценты из новых кредитов. Такие схемы процветали. И когда мы начали диагностику, то ужаснулись, насколько это была распространенная практика среди банков.

– Оценка кредитного риска по постановлению № 351 превышает оценку кредитного риска по стресс-тесту в госбанках на 6,7%, в банках с иностранным капиталом – на 1,5%, а в крупнейших банках с национальным капиталом – на 9,3%. Чем объясняется такой разброс?

– Преимущественно это эффект событий, произошедших после даты диагностики. У некоторых банков изменились объемы и структура кредитного портфеля как в лучшую, так и в худшую сторону. Как правило, такая разница в банках с национальным капиталом – это эффект отдельных банков, которые существенно выделяются в своей группе по качеству кредитного портфеля.

– Бывший менеджмент ПриватБанка заявляет, что НБУ резко поменял правила игры, изменив подходы к учету залогов. После этого НБУ будто бы применил еще не вступившее в силу постановление № 351, чтобы искусственно завысить кредитный риск. Так ли это?

– Предложенные банком залоги не были приемлемы по 23-му и не будут приемлемы по 351-му. Мало того, они не могли бы быть приняты ни одним регулятором в мире. За последний год мы провели около десятка консультаций с нашими коллегами в других странах, международно-признанными специалистами в сфере аудита, специалистами международных финансовых организаций. У всех вердикт однозначен: предложенные банком активы некачественные, и их принятие в расчет исказило бы реальный уровень кредитного риска и ожидаемых убытков.

– Оценку кредитных рисков проводят все 97 банков, а стресс-тест был только у первых 60 банков. Получается, что 37 банков не диагностировались и не докапитализировались, а теперь для них постановление № 351 как снег на голову летом? Какая у них ситуация?

– По этим банкам мы видим серьезный прирост кредитного риска. Если бы мы успели провести стресс-тест последних 40 банков, то по ним был бы серьезный дорезерв. Но эти банки сразу переходят на постановление № 351. Объективно они в меньшей степени к нему готовы, чем первые 60 банков. С другой стороны, мы предоставим банкам, которые не проходили стресс-тест, переходный период в тех случаях, когда новые правила выводят их регулятивный капитал в минус. Диагностика малых банков уже будет проходить по 351-му. У всех банков будет около трех лет, чтобы провести капитализацию, хотя графики могут быть разными.

– Банки после 60-го места не проходили диагностику, и для них кредитный риск – это де-факто стресс-тест. Может ли постановление № 351 стать инструментом их вывода с рынка?

– Все эти банки получат переходный период. Если банк сейчас не отображает реальную картину, если у него неработающие активы – 50%, а он отображает 10%, то у него, скорее всего, отрицательный капитал. Поэтому доформируйте резервы, признайте реальное качество кредитного портфеля, признайте кредитный риск и тогда получите переходный период, чтобы завести капитал. Ситуация такая же, как и по первой, второй и третьей двадцатке банков. Ничего нового. То же самое можно было сказать и о первой двадцатке банков: если мы провели диагностику и выявили, что капитал отрицательный, это сведение счетов НБУ с банками или реальная картина? Наверное, реальная картина.

– А будут ли предоставлены послабления тем банкам, у которых замечено существенное отклонение капитала по 351-му постановлению в сравнении с результатами стресс-теста?

– Сохраняется тот же график. Если по постановлению № 351 потребность в капитале будет больше, чем результаты диагностики, то этот результат станет обязывающим для банка. Ему надо будет допризнать кредитный риск и, в случае необходимости, привлечь дополнительный капитал. Но мы такой необходимости сейчас не видим.

– Как часто банки должны будут переоценивать кредитные риски?

– Банки будут проводить ежемесячные расчеты, как и по резервам. Разница в том, что резервы – это элемент финансовой отчетности, а кредитный риск – пруденциальной. Мы развели эти понятия. Банк, формируя резервы по МСФО, параллельно оценивает кредитный риск по правилам НБУ. Если возникает разница между объемом кредитного риска и резервами по МСФО, то есть появляется непокрытый кредитный риск, он уменьшает капитал первого уровня.

– Теперь мы подняли наш пруденциальный надзор до уровня развитых стран или еще нет?

– Нет единой практики оценки ожидаемых потерь на горизонте 12 месяцев. Она не прописана ни в Базеле, ни в правилах ЕЦБ. Мировая практика абсолютно разная. В некоторых странах нет отдельных пруденциальных требований по оценке кредитного риска. Но для нас это неприемлемый вариант. Для подготовки новых правил мы привлекали иностранных консультантов, в том числе Всемирный банк и МВФ, иностранные компании, которые занимаются оценкой кредитного риска.

– А если сравнить новые правила с действующими у соседей – в России, Польше, Турции?

– На выходе результат будет аналогичен, как для украинских банков, так и для польских или турецких. Разница только в том, что там регуляторы детально не прописывают правила оценки кредитных рисков. Потому что у них есть наработанный опыт оценки кредитных рисков, который в полной мере или почти удовлетворяет регулятора. У нас такого опыта абсолютно нет. Мы недовольны даже теми оценками резервов, которые подтверждены часто большими известными аудиторскими компаниями. И когда мы видим, что по результатам диагностики по некоторым банкам объем резервов или кредитного риска увеличивается в два-четыре раза, мы говорим: «Извините, коллеги, мы не доверяем вашим подходам к оценке кредитного риска». Если вы принимаете в залог то, что в принципе не может быть залогом, то это неправильно. Если вы предоставляете кредит на сотни миллионов гривен компаниям без баланса, то это неправильно. Это базовые вещи, которые понятны на уровне интуиции и здравого смысла, но они часто не выполняются.

Поэтому мы говорим: будет регулирование, при этом мы не будем все прописывать до наименьших деталей. У нас есть правила и есть принципы. И при оценке кредитного риска мы должны полагаться и на правила, и на принципы. Мы говорим банкам, что у них появляется больше свободы в применении профессионального суждения о том, что происходит с этим конкретным заемщиком. И если банк видит, что результаты оценки, исходя из правил, не соответствуют здравому смыслу, он должен отходить от правил и пользоваться принципами оценки кредитного риска.

– Что произойдет в тот момент, когда существенно разойдутся профессиональные суждения банка и НБУ по оценке кредитного риска конкретного заемщика или группы заемщиков?

– Мы четко говорим банкам, что нам надо наработать практику профессионального суждения. Как регулятор мы хотим, чтобы эта практика одинаково применялась нашими инспекторами и всеми банками. Но если будут сложные кейсы, по которым будут абсолютно разные позиции у банков и НБУ, мы будем их рассматривать на нашей рабочей группе, в которую войдут авторы постановления № 351. Нам надо будет наработать практику, когда мы сможем говорить, что в данной ситуации банк правильно на основе своего профессионального суждения признал заемщика недефолтным, а в этом случае мы видим дефолт заемщика, и вы должны в дальнейшем такие кейсы трактовать как дефолт. Быстрых ответов не будет. В I-II квартале 2017 года мы будем активно работать со сложными случаями и будем пытаться сформировать какие-то практики.

– У некоторых банков, в свете выхода на требуемый уровень адекватности регулятивного капитала к концу 2017 года, могут возникнуть проблемы, что в зависимости от того, как они и НБУ трактуют кредитный риск, они выполнят норматив по капиталу или нет. Стоит ли банкам опасаться, что из-за разных оценок кредитного риска им будут грозить санкции?

– Банки в любом случае должны придерживаться консервативных оценок, и если банк понимает, что это уже дефолт заемщика, то нет смысла ввязываться в долгую дискуссию с регулятором и тратить время на то, чтобы потом все равно выяснить, что это «дефолт». Получив выводы регулятора, банк должен к ним прислушаться. Да, это может привести к снижению адекватности капитала, но вряд ли единичные кейсы будут иметь серьезное влияние на капитал.

– Когда принималось постановление № 351, насколько оно учитывало кризисные факторы: девальвацию, потерю Крыма и боевые действия в зоне АТО?

– Если кредит не обслуживается, то не имеет значения, этот заемщик из Хмельницкого или Донецка. Нас интересуют два факта: кредит обслуживается или нет, а также финансовое состояние заемщика. Фактор макроэкономического шока, потери Крыма и восточных территорий как раз и обусловил мягкий график выведения адекватности капитала на 10%. Трехлетний срок был предоставлен для того, чтобы этот шок, который произошел за полгода, не перекладывать на банки одномоментно.

– Делает ли постановление № 351 невозможной ситуацию, когда банк выдает кредит на десятки-сотни миллионов гривен созданной вчера фирме с капиталом всего 1 тыс. грн?

– Выдавать кредиты банки могут. Мы не можем им запретить. Но кредит сразу будет трактоваться как некачественный или дефолтный, и банк в конце месяца должен будет отразить это в отчетности, что повлияет на капитал. Даже если банк «нарисует» финансовую отчетность связанного заемщика так, что она будет ложиться под наши формальные требования, мы на основе профессионального суждения отнесем его к некачественным. Если небольшая компания без доходов и выручки привлекает огромный кредит, по ней сразу же срабатывает критерий высокого кредитного риска – соотношение чистого долга к EBITDA выше 7. А это уже восьмая категория, по которой кредитный риск свыше 50%. Когда 1 января 2018 года закончится переходный период, снизим коэффициент до 5.

– Когда НБУ в минувшем году подготовил проект постановления по кредитным рискам, банки его сильно критиковали. Сейчас все спорные вопросы решаются на рабочих группах. Какие принципиальные моменты были изменены в документе почти за год доработки?

– Первое. Мы многие события перенесли из перечня факторов дефолта в перечень факторов, которые могут означать дефолт, то, где требуется профессиональное суждение. Если реструктуризация в первоначальной версии документа – это дефолт в большинстве случаев, то сейчас мы говорим, что реструктуризация, проведенная на приемлемых условиях, может не быть дефолтом, если банк доказывает, что компания восстанавливается. Второе. Мы планируем включить в постановление новый раздел, посвященный оценке долгосрочных инвестиционных проектов. У банков были обоснованные пожелания, поскольку инвестпроекты не генерируют денежный поток на начальных этапах, поэтому их нельзя оценивать на основе стандартных формул. Третье – залоги. Немного расширили перечень залогов, которые могут быть учтены при расчете ожидаемых потерь. Но мы точно не будем учитывать как залог имущественные права на выручку компании.

– Какие послабления будут по залогам?

– Мы позволим брать отдельные виды залогов без страховки. При этом мы будем использовать более низкий коэффициент ликвидности. Банки говорили, что часто страховка ничего не гарантирует, а вероятность наступления страхового случая низкая. Почему мы не можем в случае отсутствия страховки учитывать активы как залог, если вероятность наступления страхового случая всего 0,1%? Мы согласились с такими аргументами, хотя МВФ говорил, что в мировой практике нет такого, что незастрахованные залоги могут учитываться при оценке кредитного риска. А мы пошли на такую уступку банкам!

– Получается, что МВФ одобряет не все предложения НБУ?

– Он говорит больше о том, что это было бы неприемлемо в обычных условиях. При этом МВФ всегда подчеркивает, что любое предложение должно базироваться на здравом смысле: если оно хорошо накладывается на текущие реалии, то Фонд не будет занимать жесткую позицию, и НБУ может соглашаться с банками. Было много моментов, когда МВФ говорил, что «в Западной Европе это было бы неприемлемо, но, наверное, для вас это имеет смысл в переходный период».

– Чтобы вывести заемщика из дефолтной категории, он должен платить ежемесячно в течение полугода. Банки предлагали снизить срок до трех месяцев. Почему НБУ не согласен?

– Это было странное предложение. Должно быть подтверждение, что это не одноразовый платеж из полученной заемщиком финпомощи, а серия платежей, и стали неактуальными остальные признаки дефолта. Шесть месяцев – это самое мягкое требование среди европейских регуляторов, общая практика – два года. МВФ говорит, что шесть месяцев для нас приемлемы, ведь мы пережили огромный кризис, десятки и сотни реструктуризаций, и экономика восстанавливается.

– Означает ли это, что спустя несколько лет надо будет вносить изменения в постановление, чтобы все эти «послабления» заменить на более жесткие правила, используемые в ЕС?

– Это живой документ. Будут меняться обстоятельства – будем вносить изменения.

– Банки говорили о трех спорных залогах: товары в обороте, будущий урожай и имущественные права на выручку. Почему НБУ занимает жесткую позицию по ним?

– Имущественные права на выручку – это фикция, а не залог. В ходе диагностики мы увидели, что имущественные права на выручку очень легко рисуются. Десятки заемщиков предоставляли банкам в залог права на будущую выручку, которая была несопоставима с объемом реализации продукции в предыдущих периодах. Были компании, у которых доходы за предыдущие два-три года были нулевыми, а они рисовали имущественные права на выручку на сотни миллионов гривен. И это не является приемлемой практикой даже с точки зрения аудита. Аудиторы из «Большой четверки» однозначно говорят, что они никогда не учитывают имущественные права на выручку при расчете резервов банков. Залог – это актив, который можно забрать и реализовать на рынке. Кто купит на рынке имущественные права на выручку какой-то компании? Это риторический вопрос.

– Банки не смогут брать такие залоги?

– Банки могут брать имущественные права в залог, но постановление № 351 их оценит в ноль.

– Банкиры говорят, что некоторые будущие доходы более ликвидны, чем остальные, например, дебиторская задолженность бюджетных учреждений и по договорам торгового финансирования, в том числе по критическому импорту. Почему НБУ не учитывает их?

– Нет гарантии, что обязательства будут выполнены. Кредит привлекается, чтобы произвести и реализовать продукцию через несколько месяцев. И в бюджете не прописано, что я обязательно заплачу такой-то компании за поставку конкретного товара. Да, там есть защищенные статьи, но они очень агрегированы. И даже тот факт, что заемщик получит доход из госбюджета, абсолютно не означает, что эти деньги пойдут потом на погашение кредита. Нам никто из банков не показал работающую схему, никто не убедил, что это создает 100-процентную гарантию возврата кредита. Мы готовы к дискуссии, приносите конкретные кейсы, показывайте, как это работало исторически.

– А что будет с товарами в обороте при оценке кредитного риска? Сейчас НБУ требует от банков, чтобы эти товары хранились на складах, принадлежащих им или арендуемых ими.

– Нам не совсем нравится этот вид залога. Мы просили банки показать нам фактические примеры, когда банкам удавалось эти залоги забрать у заемщика. Таких кейсов не было. А было только утверждение, что это возможно. Мы решили все-таки учитывать товары в обороте, но с низким коэффициентом 0,4. И мы отказались от требования, что это обязательно должны быть склады банка. Но у банка должна быть возможность проконтролировать наличие товара на складе. Банки должны будут разработать внутренние регламенты правил контроля товаров в обороте.

– Вы обещали поднять с 1 до 3 месяцев частоту переоценки товаров в обороте, а с 6 до 12 месяцев – транспорта, оборудования и земельных участков. Почему такая щедрость?

– Это не щедрость. Это как раз тот момент, когда мы получили весомые аргументы. Банки сказали, что эта практика работает, и нет смысла чаще проверять состояние залогов. Мы согласились.

– Третий спорный залог – будущий урожай.

– Мы не готовы его принимать. НБУ не получил никаких сведений о том, что это работающий залог.

– А если фермер ничего другого не может предоставить в залог, не остановит ли это кредитование аграриев?

– Банки с долгим опытом кредитования агросектора не берут будущий урожай в залог. Мы этот вопрос обсуждали, и убедились, что так оно и есть.

– А что тогда фермерам предоставлять в залог?

– Это могут быть основные средства. Но здесь имеется еще один принципиальный момент: залог важен в случае кредитования некачественных заемщиков с высоким уровнем дефолтов. Качественным заемщикам с хорошей историей банки могут давать и бланковые кредиты.

– Как постановление № 351 повлияет на кредитование, не станут ли банки еще более консервативно, чем сейчас, относиться к кредитованию?

– Кредитная политика банков отображает их аппетит к рискам. Мы всего лишь говорим о том, что риски должны быть правильно оценены. Например, если исходя из исторических данных, заемщик такого профиля несет такой риск, этот риск надо признавать. Мы не придумали цифры, все наши числа и расчеты базируются на исторических данных. И мы хотим, чтобы банки это учитывали. Если при выдаче кредита надо отобразить кредитный риск в размере 10%, это означает, что аналогичные заемщики в 10% случаев уходили в дефолт.

– Смотрите, имущественные права на выручку не принимаются, товары в обороте – частично, поэтому банк может сказать, что он не будет кредитовать оборотный капитал. Или банк не берет в залог будущий урожай, поэтому не будет кредитовать фермеров.

– Выдавая кредит, каждый банк должен оценить ожидаемые убытки. Опыт показывает, что имущественные права в подавляющем большинстве случаев – это ноль как залог. Если компания уходит в дефолт, банк не получает обратно ничего. Мы не можем делать вид, что верим, будто это хороший залог, и принимать его. Перечень приемлемых залогов в 315-м очень длинный. Он состоит из более чем двадцати позиций.

– Постановление № 351 позволяет банкам доказывать на основе профессионального суждения отсутствие дефолта у заемщиков. Как это будет работать?

– Точно так же выстроена их коммуникация с аудиторами: банки должны доказать им, что нарисованный денежный поток реалистичен, и заемщик сможет вернуть кредит по графику. Тут работает та же логика: надо понимать финансовое состояние заемщика, прогноз по кэшфлоу, кредитную нагрузку, историю заемщика, есть ли у него кредиты в других банках, смотреть, как они обслуживаются. И если будет проведен классический финансовый анализ, ответ будет очевиден. При этом мы хотим, чтобы банки собирали истории о таких заемщиках, чтобы они формировали обоснование и могли нас отсылать к конкретным кейсам и говорить: «В такой же ситуации из 10 заемщиков столько-то смогли вернуться к нормальному обслуживанию». В идеале мы хотели бы видеть ретроспективу и какую-то информацию. Поэтому мы обязываем банки иметь как минимум трехлетний опыт сбора информации.

– Окончательное решение по определению дефолта заемщика остается за инспектором НБУ? Не приведет ли его профессиональное суждение к коррупции?

– Оценка конкретного заемщика может быть разной у кредитного менеджера банка и инспектора НБУ, поэтому мы хотим создать рабочую группу, в которую войдут представители департаментов методологии, финансовой стабильности, надзора, управления рисками. Мы будем приглашать банк и обсуждать конкретные кейсы. На первом этапе решение по дефолту будет принимать один сотрудник НБУ, если банк не согласен, он «апеллирует» и мы рассматриваем. Вряд ли будем обсуждать каждый кейс отдельно, скорее соберем пул похожих случаев и рассмотрим все вместе.

– Сейчас правила определяют, что кредитные дела надо вести только на бумажных носителях, банки предлагают еще и на электронных. В этом вопросе будет компромисс?

– Мы ведем дискуссию о том, какие документы могут быть электронными. Принципиально с этим согласны, но даже банки говорят, что некоторые документы должны быть в твердом формате. Иначе кредитные договоры не будут приняты судами при рассмотрении споров. Мы продолжаем работу с банками по данному вопросу.

– Банкиры жаловались, что постановление № 351 обходит оценку кредитного риска неприбыльных организаций, таких как ОСМД. Почему?

– Когда банки приходили отстаивать ОСМД, все говорили, что это на перспективу. Ни один банк сейчас не сказал, что имеет большие объемы таких кредитов. Но если банки утверждают, что это перспективный сегмент и надо утеплять дома, то окей, мы соглашаемся и дополнительно прописываем их в постановлении.

– Почему по должникам-физлицам стоит лимит 2 млн грн?

– Все, что ниже 2 млн грн, подпадает под портфельную оценку, выше – оценку на индивидуальной основе. Это также было пожелание банков. Изначально у нас этот порог был ниже.

– Почему просрочка по портфелю физлиц будет считаться не свыше 180, а свыше 90 дней?

– После 90 дней неплатежей вероятность возврата – всего несколько процентов. Этого срока достаточно, чтобы определить заемщика как «дефолтного». Для этого не надо ждать 180 дней. Такой подход также соответствует международной практике.

– При переоценке кредитного риска физлиц и юрлиц необходимо указывать кредитную историю должника. Как это сделать в условиях отсутствия кредитного реестра Нацбанка?

– Это проблема, поэтому такое требование не заработает до запуска кредитного реестра, в котором каждый банк сможет увидеть обслуживание кредита его заемщиком в других банках. Понятно, что банк обязан попытаться собрать всю информацию, но без кредитного реестра НБУ мы не можем сделать это универсальным требованием. Создать сам реестр НБУ может и без закона, и мы как регулятор можем обязать банки наполнять его. Но давать банкам информацию из кредитного реестра мы не сможем, пока не примут закон. Кредитную историю по физическим лицам банки могут получать из кредитных бюро.

– Вы уже приступили к созданию кредитного реестра?

– Думаю, что это вопрос 2017 года, ведь это не быстрый процесс. Мы уже согласовали с банками структуру данных, которые они будут предоставлять в кредитный реестр, но техническая реализация проекта только начинается – необходимо разработать платформу с нуля.

– В 2017 году будет создан реестр, и НБУ примет решение начать его заполнять?

– Да, причем мы не будем требовать информацию ретроспективно по текущим заемщикам. Реестр будет наполняться постепенно, начиная с новых заемщиков, поскольку это огромный новый кусок работы для банков. Надо будет привлекать новых людей, инвестировать в IT, базы данных. Но мы хотим создать кредитный реестр и обязать банки учитывать качество обслуживания кредитов одним и тем же заемщиком в разных банках. Потому что, к сожалению, мы видим две большие проблемы: когда одни и те же компании хорошо обслуживают кредиты в частных банках, но не обслуживают в государственных; или же когда компании обслуживают кредиты в связанных банках и не обслуживают в других. Мы не хотели бы, чтобы эта практика оставалась.

– Что это означает для банков?

– Это означает, что если у одного банка дефолт по этому заемщику, то все остальные банки должны будут понизить категорию качества. Это должно убедить заемщика добросовестно работать со всеми кредиторами. Не должно быть закулисных игр с отдельными банками. Если есть проблемный заемщик, банки не должны действовать по принципу «кто первый пришел, тот забрал все». Банки должны цивилизованно работать с ним.

– Ожидается ли в этом плане синергия с законом о финансовой реструктуризации?

– Мы бы получили хороший синергетический эффект. Но это правило мы запустим не раньше 2018 года, когда заработает кредитный реестр. Плюс закона о финреструктуризации в том, что принцип «кто первый, тот и молодец» уходит в прошлое, а банки переходят к абсолютно равноправному диалогу, во-первых, между собой, а, во-вторых, с заемщиком. Контраргумент ряда банков состоит в том, что они работают более качественно, тратятся на юристов, тщательно отслеживают, что происходит с заемщиком, поэтому они молодцы. А другие банки – не молодцы. Но, как правило, получается, что частные банки – молодцы, а государственные – нет, и все это перекладывается на бюджет. Десятки кейсов, когда у частных банков есть возможность повлиять на заемщика, а у госбанков – нет. Это огромная системная проблема для банковского сектора.

– А что банки сейчас делают, чтобы уменьшить свой кредитный риск?

– Главное направление работы банков – проведение полноценных реструктуризаций кредитного портфеля, которые бы обеспечили восстановление работы заемщиков и улучшение их финансового состояния. Второй фронт текущей работы – получение более надежных залогов от заемщиков.

– Никаких подтасовок нет?

– Мы видим со стороны некоторых банков стремление переформатировать кредитный портфель под постановление № 351. Быстро переформатировать можно только кредиты связанных лиц – перевести их на новых заемщиков. Нас это удовлетворяет в том случае, если кредиты с компаний-пустышек переводятся на полноценно работающие операционные компании. Это очевидно снижает кредитные риски банка. Также это должно соответствовать утвержденным НБУ графикам снижения объемов связанного кредитования.

– Надо ли будет расчеты и обоснования кредитного риска подтверждать аудитором?

– Аудиторы должны будут подтверждать выполнение банками требований НБУ, в частности корректность расчета кредитного риска по активным операциям.

– Почему нельзя было сразу принять постановление и не вносить в него полгода правки?

– Мы считаем, что документ полноценный. Но банки желают отдельные пункты прописать детально, чтобы не было возможности разной трактовки тех или иных норм. Иногда в этом есть смысл, иногда – нет. Мы изначально хотели, чтобы это был совместный продукт, потому что пишем документ для рынка. Мы представили банкам этот продукт еще в 2015 году, и это был стартовый вариант. Изначально мы сказали: эти нормы жесткие, объясните нам, где, исходя из вашей практики, можем что-то смягчить, что-то отменить, а что-то добавить. Для этих целей после принятия документа мы его запустили в тестовом режиме, чтобы оценить эффекты. Документ будет меняться, исходя из экономической ситуации, например, каждый год надо будет пересчитывать модель для определения финансового класса. Потому что каждый год появляется новая информация: в январе мы можем пересчитать кривую вероятности дефолта, а в апреле – добавить финансовые данные от заемщиков в модель и пересчитать коэффициенты.