Катерина Рожкова реже другх членов правления НБУ появляется на публике. Она не ходит на монетарные брифинги регулятора и сравнительно нечасто дает интервью.

Тем не менее, именно ее называют «вторым человеком в Нацбанке», что неудивительно. Функция Рожковой в команде Валерии Гонтаревой - руководить банковским надзором, устанавливать правила игры для всего рынка. А значит и выводить несоответствующие им банки. 

Стоит ли ждать новых банкротств? Когда и кому будут проданы российские банки? Насколько до сих пор актуальна проблема связанных лиц в системе? И как из ПриватБанка за одну ночь пропало 16 млрд гривен? 

Обо всем этом Катерина Рожкова рассказала в интервью «Минфину».

***

Валерия Гонтарева на последней пресс-конференции сказала, что изначально не планировала надолго оставаться в Нацбанке. Как насчет вас – ваша миссия выполнена?

Наверное, никто из нынешнего правления не собирался работать в Нацбанке бесконечно. Эта старая традиция – уходить из НБУ прямо на пенсию – не наш выбор. Мы все сюда приходили на определенные задачи, и я тоже здесь не собираюсь находиться вечно. С точки зрения задач, конечно, должна быть определенная преемственность. Мы верим, что заданный нами вектор работы Нацбанка будет неизменен вне зависимости от того, кто здесь будет работать.

Мысли вроде — «ладно, с меня хватит» — вас не посещают?

Пока нет.

Нацбанк регулярно говорит, что очистка рынка завершена, но пока состояние банков неидеально. Двадцатка крупнейших банков к концу года должна выйти на 7% адекватности капитала, сейчас – 5%. Норматив – 10%. Есть ли отстающие/опережающие график?

С задачей по 7% крупнейшие пока справляются. На 10% все банки в системе должны будут выйти до 1 января 2019 года. По первой двадцатке 4 банка вообще не требовали докапитализации. 8 – уже вышли на 10%. Два банка мы вывели с рынка. Остается шестеро, которые 5% уже сделали. Планы по дальнейшей докапитализации у них есть, их выполнение мы контролируем ежемесячно.

Что будет, если банк не выполнит это требование?

Дедлайна на самом деле никто не ждет. Если кто-то выполнит промежуточный норматив раньше – окей. Но надо понимать, что речь идет не только о докапитализации. Банкам еще нужно реструктуризировать кредитные портфели. Пока опасений того, что кто-то не выйдет на 7%, у нас нет. Мы будем смотреть по ситуации – в конце года еще раз проинспектируем часть первой 20-ки. Если увидим что-то критическое, будем говорить с собственниками в отдельном порядке.

Что может им помешать выйти на 7% адекватности?

Есть объективные причины. Например, новые требования по оценке кредитного риска. Мы фактически ввели его с февраля месяца, но отчетность по банкам получили только в конце марта. По ней видно, что в связи с переоценкой риска некоторые банки, до этого выполнявшие 5%, немного просели. Мы их не наказываем, но и таргет в 7% на конец года тоже не отменяем.

«Просели» – из-за роста объемов резервирования?

Да. Предыдущая наша инструкция фиксировала уже понесенные банком убытки. Резервы формировались по факту – если предприятие уже давно находится в просрочке. По новым правилам банки оценивают потенциально возможные убытки в зависимости от класса заемщика, наличия залога. В соответствии с этим принципом они уже переоценили свои портфели. По новым клиентам они сразу видят, сколько им резервов нужно. Или наоборот – при хорошем залоге резервы можно и вообще не формировать.

По балансам разница между старым и новым подходом большая?

Нет, особой разницы между результатами стресс-теста, который мы проводили в, и тем, что мы видим сейчас, нет. Есть определенные отклонения по отдельным заемщикам. Но это некритичная ситуация.

***

Как с адекватностью капитала у банков поменьше? Там тоже есть требования по нормативу или им главное докапитализироваться до 200 млн грн? Много ли сейчас вырисовывается претендентов на то, чтобы не успеть к июлю?

Вторая двадцатка должна сделать 5% уже сейчас. У третьей пока цель выйти на нулевую адекватность, а на 5% — к концу июня. То есть к середине года 60 банков (а это 98% системы) должны показать адекватность капитала на уровне 5%. Остальные 36 банков мы пока диагностируем, к началу осени у нас будут результаты по всей системе.

Да, еще есть таргет в 200 млн. Всего осталось порядка 34 банков, которые пока не докапитализировались до этой суммы. Критичных из них 13 – все это в основном очень мелкие банки.

То есть эта 13-ка – первые кандидаты на уход с рынка?

«Критичных» – не значит, что у них прямо все очень плохо. Мы начали работать с небольшими банками в июле прошлого года, когда они все сделали капитал 120 млн грн. Мы встречались с собственниками этих банков и советовали им или пересмотреть свои бизнес-модели (потому что конкурировать на рынке особенно маленьким банкам очень сложно) или подумать о добровольном отказе от статуса банка.

Все-таки они аккумулируют большие деньги, причем живые – мы их очень строго проверяем. Год назад они уверяли нас, что у них есть планы по развитию, но за это время так ничего и не поменялось. Какой смысл вкладывать дополнительные деньги в банк, если он не дает «выхлопа» бизнеса? После майских праздников мы еще раз хотим пригласить собственников небольших банков и поговорить с ними на эту тему.

Что им можно предложить? Трансформацию в финкомпанию?

Можно стать финансовой компанией, которых сейчас и так существует очень много. Бывшие банки на их фоне будут иметь очень сильное преимущество в виде технологической базы и наличия капитала. За счет этого вполне можно работать – с микрокредитованием или в других секторах. Можно сдать банковскую лицензию, но при этом оставить себе валютообмен, платежные системы и даже за счет собственного капитала заниматься кредитованием. Тем более, что уже принят и подписан закон 6010.

Кто-то, кроме Индустриалбанка и Экспресс-банка уже выразили желание объединиться?

У нас есть еще две пары банков, которые ждали этот закон. Сейчас они готовят слияние по упрощенной процедуре. В остальном, иногда менеджеры заинтересованных банков сами приходят к нам и просят посоветовать кого-то, с кем можно объединиться. Но мы же регулятор, и не можем давать им такие советы. Я могу предложить им разве что сдать лицензию – если у них нет бизнеса.

Сдать банковскую лицензию – насколько это сейчас просто? При каких условиях банк может это сделать?

Лицензию можно сдать, если у тебя не осталось обязательств перед юридическими и физическими лицами. Обязательства по связанным лицам оставляем за кадром. Дальше акционеры должны принять решение о самоликвидации. После этого НБУ проводит проверку с точки зрения достаточности ликвидности для того, чтобы банк рассчитался по оставшимся обязательствам. Когда требований кредиторов не осталось, мы отзываем банковскую лицензию, но юридическое лицо при этом остается за собственником. И ему уже ничего не мешает получить лицензию у Нацкомфинуслуг и оставаться на рынке как финкомпания. По факту владельцы экс-банков ничего не теряют, потому что на том участке рынка нет таких серьезных нормативов по той же адекватности и требований по капиталу. А деньги и технологии у них при этом уже есть.

Вы уже примерно прикидываете, как НБУ будет регулировать рынок финкомпаний, когда сплит Нацкомфинуслуг все-таки будет одобрен Радой?

Конечно. Мы внимательно следим за этим рынком, потому что финансовых компаний сейчас очень много и они частично отбирают у банков целые куски рынка. Банки и финкомпании – как сообщающиеся сосуды, их нельзя отделять, потому что финкомпании сейчас берут по несколько лицензий и превращаются в мини-банки.

Для себя мы отранжировали их по уровню влияния на рынок с точки зрения объема операций и наличия обязательств. Первое место здесь занимают страховые компании, дальше вниз – по уровню привлечения пассивов. Нам помогают консультанты из стран, где такой сплит уже был, они знают, как это делать и помогают нам писать нормативную базу.

Сколько у вас вообще есть времени на подготовку?

Законопроект предусматривает 6 месяцев переходного периода. Но мы готовимся уже сейчас. Наша изначальная задача понять: что мы хотим регулировать (с этим мы уже разобрались) и как это делать (здесь пока определяемся). Но время нужно не только нам, но и «им». Поэтому компаниям мы тоже дадим определенные временные рамки.

А по требованиям? Со стороны Нацкомфинуслуг они сейчас скорее декларативные.

Вы правы, даже если взять отчетность финкомпаний, то это, как правило, квартальные данные на бумажных носителях – то есть вещи, с которыми невозможно работать в принципе. Тем более в таком количестве. Как минимум, здесь нужно усилить технические требования.

***

Банки нехотя согласились с 200 млн по капиталу, но от дальнейших требований по докапитализации (300 млн к 11 июля 2018 года и 400 – к 11 июля 2019-го) они предлагают отказаться. Не рассматривает ли НБУ такой вариант?

Мы часто слышим от банков такие предложения – вопрос это дискуссионный. Но мы боимся, что с таким небольшим капиталом эти банки не будут конкурентоспособными. Станут умирать медленно и болезненно, неся в себе при этом риски для системы. Капитализацию в 200 млн мы в любом случае сделаем. Остальное – посмотрим, смотря как дальше будет развиваться рынок. Потому что опять же, многие банки до сих пор не могут себя найти. Те, кто понимает бизнес-модель и может просчитать свои планы на три года вперед, в любом случае будут нуждаться в увеличении капитала. Те, кому капитал не нужен, сейчас просто не знают, куда им двигаться, они сидят в закапсулированном состоянии. К ним возникает вопрос: а может тогда не стоит быть банком?

Почему по докапитализации такой неровный график: от 120 до 400 млн за 4 года, и потом до 500 млн гривен – только в 2022?

График мы принимали на фоне последствий кризиса. Капиталы банков вообще не были в состоянии абсорбировать риски и убытки. Мы понимали, что в ближайшие пару лет банковская система не будет получать прибыль. Только сейчас она перестала быть убыточной, и то, по итогам первого квартала 2017 года из 92 банков прибыль показали только 72. А убытки – они же проедают капитал. Поэтому мы и приняли решение по такому ускоренному варианту докапитализации.

Логика в том, что если ты хочешь работать на рынке и привлекать пассивы, ты должен обеспечить буфер, который будет охранять твоих вкладчиков и кредиторов. Кризисы, к сожалению, цикличны. И в следующий раз нам уже будет проще выдерживать их без таких последствий, как было сейчас.

В феврале вы говорили, что на тот момент в системе было 5 проблемных банков. Что с ними сейчас?

Из той пятерки два ушло в Фонд гарантирования – банк Вектор и Диамантбанк.

Одесский Финбанк перед банкротством проблемным не был?

Нет, он не был в проблемности. Это банк практически без обязательств, коробочка. Были желающие его купить, но так и не купили, поэтому мы его безболезненно удалили с рынка.

Кроме тех пяти, еще кто-то становился проблемным?

Да, один банк, но еще с одного банка мы сняли этот статус. Итого сейчас в системе три проблемных банка. Но, понимаете, это процесс. Проблемным можно стать не только из-за недостатка капитала или еще чего-то. У банка просто могут возникнуть вопросы, на решение которых нужно немного больше времени. Со своей стороны проблемность дает нам возможность усилить надзор за такими банками. Более серьезных последствий это еще не гарантирует.

Входил ли в эту тройку Диамантбанк? Что происходило с банком перед банкротством?

Диамант проходил диагностику, показывал план по докапитализации и погашению связанных лиц. Очередной бенчмарк для банков из второй двадцатки был 1 апреля — тогда они должны были выйти на достаточность капитала в 5%. Диамантбанк так и не смог выйти на этот уровень, а подходы у нас одинаковые ко всем — раньше по тем же причинам были выведены с рынка Платинум и Фортуна.

В феврале вы еще упоминали два банка с непрозрачной структурой – Новый и Гефест. Как вообще так получилось, что на рынке до сих пор остались финучреждения с непонятными собственниками?

Гефест – его контролером является Вячеслав Попов. Это один из тех банков, которые находятся в замороженном состоянии. За два года он практически никак не изменился. У нас, как у регулятора, к нему даже претензий нет – обязательств у банка ноль. Правда, капитала тоже, но он ничего и не делает, никакой деятельности.

Почему так долго? Контролером Попова мы признали еще год назад. Сейчас с ним идет разговор по поводу того, чтобы банк сдал лицензию. До того, как был принят закон 6010, форсировать события по Гефесту и отдавать его в Фонд гарантирования, не было смысла.

По банку Новый – инвестор у нас уже объявился и нам нужно какое-то время, чтобы его окончательно утвердить. Здесь более сложный случай, потому что основной контролер у банка есть – это КБ им. Янгеля. Остальные – размыты. Кто они такие – нам еще надо узнать. Но это совсем не та непрозрачность, когда мы вообще не понимаем, что в банке происходит. Здесь основное мы знаем, но нам нужно выяснить некоторые детали, копнуть глубже. Этот процесс занимает время.

***

Сколько времени займет официальное оформление сделки по Сбербанку? НБУ только недавно получил документы от Norvik Banka, чуть раньше пакет пришел от основного акционера – Саида Гуцериева. Из-за чего случилась задержка почти в месяц между официальным объявлением о продаже и началом согласования с НБУ?

Если говорить конкретно об этих людях – Гуцериеве и Гусельникове – то мы узнали о них из объявления самого Сбербанка России. Почему такой временной лаг – мне сложно сказать. От господ Гуцериева и Гусельникова мы действительно недавно получили информацию о намерении напрямую приобрести Сбербанк.

Это странно, учитывая, что в первоначальном релизе фигурировал именно Норвик Банк.

Да, но я думаю, что им это было сложно оформить, потому что когда банк покупает акции кого бы то ни было, у него на эту же сумму уменьшается капитал. Плюс, Norvik работает в Евросоюзе, могли сказаться санкции против России. Поэтому, Norvik Banka как структурная единица с этой сделки был исключен.

Какова теперь процедура оформления новых собственников Сбера?

Мы еще даже не получили полные пакеты документов. Пока посмотрим на то, что есть, плюс нужно проверить деловую репутацию инвесторов и все прочее. Естественно, будем связываться с латвийским регулятором, запросим данные по финансовому состоянию Norvik Banka. Вообще на то, чтобы осуществить все проверки, у нас есть три месяца.

Выходит с Гуцериевым и Гусельниковым НБУ еще лично не контактировал, кроме этих писем? Это нормальная ситуация?

Обычно банк сам приводит к нам покупателя. Россия – нетипичный случай из-за санкций. Но конечно, обоих инвесторов мы обязательно будем приглашать к нам на разговор.

Что по остальным «россиянам»? Есть ли уже какая-то конкретика по оставшейся четверке?

Есть потенциальные покупатели как на два больших, так и на два маленьких российских банка (Проминвестбанк, ВТБ, БМ Банк и VS Банк – «Минфин»). Между собой они не пересекаются. Но официальных уведомлений ни от одного у нас нет. Возможно, в процессе там что-то поменяется. Российские банки давно и активно ищут того, кто бы их купил, и мы с ними где-то раз в месяц встречаемся и обсуждаем их перспективы. Да, какие-то имена они раскрывают, но это все происходит на уровне «вот, есть такие-то люди, они к нам присматриваются».

Если покупателей так и не найдется, может ли быть такое, что кто-то из этой четверки погасит обязательства и добровольно сдаст лицензию?

Да, вполне. Вопрос в том, чтобы у тебя хватило ликвидных активов. У всех россиян с этим все нормально. Мы всегда говорили (хотя и россияне меня за это ругают) – и два года назад, и сейчас, – что перспектив развития у российских банков здесь нет. Это должно быть понятно всем. Да, найти покупателя на украинские активы сейчас непросто. Но с другой стороны, мы как регулятор, считаем, что выход с рынка должен быть цивилизованным. Никого кирпичами закладывать не надо. Пусть у банков будет возможность уйти с рынка спокойно и без паники.

По докапитализации – ВТБ и ПИБ полностью закрыли свои вопросы?

ВТБ полностью выполнил утвержденный план. У ПИБа остался небольшой «хвостик» и они уже объявили под него допэмиссиию. Но в любом случае надо понимать, что все эти деньги у них внутри. Это либо субдолг, либо материнские кредиты – и то, и другое будет конвертировано в капитал.

***

В феврале прошлого года НБУ разослал по банкам результаты проверки по связанным лицам. Что из этого получилось, решили ли свои проблемы самые крупные нарушители? В какой мере?

Когда мы проверяли банки на предмет связанности, мы тоже разбили их на группы: три двадцатки плюс все остальные. Все это было в логике того, что докапитализация напрямую связана с сокращением объема «связанных», оба процесса должны идти синхронно. Уведомления мы рассылали не только в феврале, первая двадцатка получила их еще в 15 году. В конце 2016-го мы проверили все банки и эти «письма счастья» разослали каждому.

О чем в них шла речь? Что вообще происходит, когда НБУ видит нарушения?

В идеале, банк должен отобразить всех этих клиентов, как связанных лиц. Но, как правило, они хотят разговаривать и пытаются привести нам какие-то доказательства. На это мы тоже даем им время.

В чем сложность, почему нельзя было сразу определить уровень связанности по каждому банку?

Есть 52 статья закона (О банках и банковской системе – «Минфин») в ней описаны 9 пунктов по прямым признакам связанности, которые вообще никак нельзя обойти. Но есть косвенные признаки – в них вся проблема. Во-первых, вопрос связанности не решен на уровне государства, нет даже единой трактовки понятия «конечный бенефициар».

У нас в стране вообще действует «заявительный принцип». То есть компанию вносят в реестр юридических лиц и пишут «конечный бенефициар Пападопулос». Хотя мы понимаем, что это номинант, который не получает выгоду. Таких компаний просто огромное множество.

И как вы тогда определяете, кто связанный, а кто – нет?

Мы разработали свою методику и считаем всех подобных юрлиц, сотрудничающих с банком, подозрительными и более того – связанными с ним. И уже задача банка – доказать нам обратное. Параллельно мы смотрим и на другие вещи. Например, носят ли деловые отношения банка и компании исключительный характер, то есть юрлицо больше ни с кем, кроме этого банка не сотрудничает. Это мы понимаем по счетам, выпискам, движению денег и т.п. Еще мы смотрим на руководителей этих компаний, не связаны ли они с какими-то другими юрлицами/банком/его акционером.

Кто принимает решения по связанности?

Специальная комиссия. В нее входят люди из разных департаментов: надзор, инспектирование, методология, финансовая стабильность, лицензирование, юристы. Комиссия собирается уже по факту. Например, у нас есть в диагностике 10 банков, по ним мы собираем и обрабатываем информацию и потом выносим решение на комиссию. На основании этого заседания мы рассылаем по банкам письма.

Что происходит дальше? Как быстро банк должен решить проблему?

Мы говорим банкам, что норматив по связанным лицам составляет 25% для всех банков и 20 – для «ощадных». У вас он – 50, например. У вас есть три года, давайте как-то эти кредиты будем гасить. На этом основании банки подают нам планы погашения, наши специалисты их рассматривают (потому что нам нужны реалистичные планы, а не формальные) и только потом мы утверждаем их на правлении.

Может ли банк просто проигнорировать выводы НБУ или еще как-то обходить указания регулятора?

Управление по мониторингу связанных лиц ежемесячно следит за выполнением этих планов. Если появляются какие-то новые подозрительные кредиты, мы тут же запрашиваем информацию о бенефициарах этих должников. Были случаи, когда мы признали связанными, например, 15 компаний, а банк тут же выдал новые кредиты на ровно такие же компании с такими же номинальными собственниками. Разница только в названиях и фамилиях.

Механизмов, как отслеживать такую активность более часто, чем раз в месяц у вас нет?

Раз в месяц мы видим всех заемщиков поименно. Но каждый день мы отслеживаем балансы банков, то есть видим оборот: был выдан или погашен кредит на определенную сумму. На этом основании мы можем запрашивать у банка детали по конкретным операциям.

Что вы делаете, когда банк ничего не меняет или даже наоборот наращивает связанные портфели? Есть какие-то санкции/средства влияния?

Наши нормативные документы предусматривают, что если банк подал план и два раза его нарушил, его надо лишать лицензии. Банки это знают, и они этого боятся.

Неужели все так беспрекословно соблюдают свои планы?

Понимаете, мы с банками выстроили такую коммуникацию, когда они могут разговаривать с нами, а не просто бояться, что в случае чего мы их без лишних пояснений накажем. Разные же бывают ситуации. Да, по связанным лицам очень много пустых кредитов. Но бывает, что за ними стоит реальный бизнес, у которого могут возникнуть проблемы с денежными потоками и, например, погасить кредит на первое число он не может, а может только на 15-е. Поэтому при наличии объективных и ненадуманных причин мы можем согласовать банку изменение плана.

Что тогда произошло с Приватом? В конце сентября 2016-го у них был релиз, где банк писал о 4,71% связанного портфеля по методике НБУ при нормативе Н9 – 20%. После национализации мы увидели цифры в 97% от портфеля, а сейчас речь идет вообще о 100%. Как так получилось?

Диагностику Привата мы закончили летом 2015 года. Объем кредитов связанным лицам там был огромный. Банку мы об этом сказали сразу, и потребовали отобразить эти операции в отчетности. Но Приват – креативный банк. Во-первых, он очень часто тасовал заемщиков – все эти подозрительные юркомпании. А вы можете себе представить их количество. Получалось так, что мы только обнаруживали одних, как банк формально гасил старые кредиты и выдавал новые уже на другие компании. И нам приходилось все это заново проверять.

Цифры там звучали действительно кошмарные. И мы им сказали, что понимаем, как они переставили старые кредиты на такие же компании-пустышки, поэтому тратить время на проверки не будем. И предложили банку составить план погашения таких кредитов и отразить их в отчетности.

Чего Приват так и не сделал.

Да. И у нас было тогда два варианта: применить к банку жесткие санкции, притом что он и так работал в условиях ограничений по привлечению депозитов, или не применять мер (куда уже его было штрафовать с такой дырой в капитале и хронической убыточностью?), но постоянно держать его в строгих рамках по плану докапитализации и погашения связанных кредитов. В итоге, план по погашению они подписали, но так и не выполнили его.

СМИ цитировали вас, на тему того, что Коломойский приезжал в Нацбанк чуть ли не еженедельно. Что вы с ним обсуждали, раз состояние банка было безнадежным?

Мы обсуждали два направления. Первое – Приват, как и все банки на 1 апреля 2016 года должен был достичь нуля по адекватности капитала. И ради него мы даже неоднократно сдвигали дедлайны, это правда. Проблема заключалась в том, что для этого вместо необеспеченных кредитов на сумму 31 млрд гривен, Коломойский должен был поставить на баланс банка активы.

Сначала мы обсуждали, перечень этих активов, оценку. Собственник, разумеется, пытался ее завысить, мы с этим не соглашались. Плюс процесс постановки на баланс – так просто этого не сделаешь, потому что когда в процессе передачи активов возникают налоговые вопросы ( НДС), кроме того – большие расходы по оформлению. К тому же нужно было все оформить нотариально, без участия судов. Обо всем этом приходилось отдельно думать. При том, что у нас горели сроки. Вместо первого апреля реально мы справились с этими 31 млрд где-то ближе к концу августа.

Остальная дыра появилась по такому же принципу?

Да, об этом мы говорили во второй части наших встреч. Они предусматривали реструктуризацию самого кредитного портфеля. Мы видели, что по сути своей он весь был выдан на предприятия, которые не соответствовали никаким требованиям, у них не было залогов. Мы говорили, давайте вместо компаний-пустышек, прокредитуйте за счет погашения старых кредитов реальный бизнес. Во-первых, банку уже не надо будет столько резервов, во-вторых – снизится потребность в капитале. И не надо вот этих страшных цифр, и банк продолжит работать. Вот мы и обсуждали, на какие компании можно это все перевести, под какие залоги и т.д. Но продлилось это все недолго: где-то в середине сентября начали, а уже в ноябре всякие контакты прекратились и предложений от банка мы так и не дождались.

Что это была за верификация, которая служила Нацбанку главной отговоркой на все вопросы по Привату?

Мы обязали Банк нанять независимого аудитора (банк выбрал Ernst&Young), чтобы подтвердить наши выводы с точки зрения МСФО и международных требований к оценке кредитных рисков. Это нужно было не столько нам, – мы и так все это видели – сколько банку, чтобы он понимал, что мы ничего не придумали. Там тоже дедлайны неоднократно сдвигались. Но уже с предварительного заключения было понятно, что ничего уже не поделаешь.

Что сейчас с активами семьи Суркисов в Привате? Что это были за истории с судебным иском «Динамо Киев» и в каком режиме работает А-Банк?

С «Динамо» мы и сейчас судимся. Мы на некоторое время остановили расходные операции по всем связанным лицам. «Динамо» и другие активы Суркисов у нас попали под это подозрение, но потом все ограничения мы с них сняли. Потом «Динамо» почему-то подало на нас в суд.

По А-Банку было очень много признаков связанности. Раньше он вообще считался чуть ли не филиалом Привата. Сейчас они все процессы от Приватбанка отделили. Сам по себе банк неплохой. Но насколько он до сих пор связан или нет с экс-собственниками Привата (хотя и формально записан на Суркисов) – за этим мы будем пока наблюдать.

В марте должен был завершиться еще один аудит Привата. Можете уже назвать какие-то основные цифры по нему?

Я видела только предварительный отчет. Финальный выйдет ближе к майским праздникам. Я не хочу пока ничего говорить, потому что некоторые цифры там могут меняться. Но уже ясно, что глобальных изменений не будет: наши расчеты по качеству кредитного портфеля подтвердились, как и дополнительная потребность в капитале.

Пресловутые 16 млрд, выведенных в ночь перед национализацией?

Частично, да. Мы называем это «операции в ночь с пятницы на понедельник».

Как такое вообще возможно?

Надо понимать, что эти деньги не выводились за один день. Это целый процесс. 16 млрд находились на балансе банка давно, большая часть из них (12 млрд) числилась, как деньги на корсчетах в латвийской дочке и на кипрском филиале. Там они были записаны как покрытие по аккредитивам, выпущенным некоторыми известными международными компаниями в пользу клиентов, связанных сбывшими собственниками Привата. То есть, если компания не выполняет условия по аккредитиву, эти деньги должны быть списаны в пользу компаний, которые выпустили аккредитив. Если же условия аккредитива выполнены, — деньги возвращаются Привату.

Так вот, заканчивались эти аккредитивы в январе-феврале 2017 года. Но в ночь перед национализацией сам банк инициировал досрочное списание денежного покрытия со своих корсчетов в пользу компаний, выпустивших аккредитивы. Таким образом, деньги с корсчетов бухгалтерскими проводками, без реального движения, были трансформированы в дебиторскую задолженность. То есть денег они в этот момент не выводили, это было сделано давно. Просто деньги с одной, более высоколиквидной статьи баланса, переместили на другую. После этого все 12 млрд сразу рухнули в резервы. 

Реально ли закончить реструктуризацию кредитов бывших бенефициаров к середине года?

До 1 июля они должны уже все реструктуризировать. Но там еще было условие, что если они сделают 75% реструктуризации, то на оставшиеся 25 будет полугодовая отсрочка. Пока у нас нет информации, что у бывших собственников есть какие-либо предложения по этому поводу. Нынешнее руководство банка об этом тоже ничего не знает.

Что будет, если этого так и не произойдет?

Есть стандартная процедура. Если кредиты госбанку не гасят, начинается претензионная работа. С привлечением правоохранительных органов.