Кабинет министров и Верховная рада в прошлом году не смогли завершить несколько важных реформ: замена налога на прибыль налогом на выведенный капитал и создание единого органа по борьбе с экономическими преступлениями. Не без труда власти решили вопрос с растаможиванием автомобилей на европейской регистрации, снизив ставки акцизов на импортные машины.

В год выборов президента и Верховной рады отложенные реформы вряд ли удастся реализовать, считает глава парламентского комитета по вопросам налоговой и таможенной политики, депутат от БПП Нина Южанина. Но попытки принять уже наработанные законопроекты оставлять не стоит, убеждена она. О планах комитета, проблемах Государственной фискальной службы и перспективе введения добровольного "нулевого декларирования" Нина Южанина рассказала в интервью РБК-Украина.

- В конце прошлого года возникла проблема с растаможкой авто на еврономерах. На госгранице образовались очереди, у владельцев автомобилей были проблемы с определением стоимости их машин при уплате таможенных платежей. Почему так произошло и какая теперь ситуация?

- Законопроекты по поводу растаможки авто с европейской регистрацией обсуждались и готовились два с половиной года. В рабочих группах были представители от всех заинтересованных структур - работники таможни, руководители Государственной фискальной службы и Министерства финансов.

Но, несмотря на два с половиной года подготовки, работники указанных структур сразу не были готовы к реализации норм принятых законов. Уже сейчас, анализируя ситуацию, я понимаю, что рядовые специалисты не доносили мнения и решения рабочих групп руководству своих ведомств. Принимая решение, все понимали, как будет запущен процесс, и что кому надо делать, а когда дошло до дела, то оказалось, что руководители не очень понимали до конца все нормы закона.

Нам удалось быстро отреагировать на проблему. У меня была возможность пообщаться с и.о. заместителя главы ГФС по таможенному направлению и услышать его точку зрения, чтобы понять, к чему они были готовы, а к чему - нет. В частности, нужно было откорректировать вопросы по поводу смежных услуг на таможне, которые сразу почувствовали на себе люди. Это касается и стоимости, и скорости процедур. Я имею в виду брокерские услуги, сертификацию авто и стоимость стоянки в зоне таможенного контроля. Эти нюансы должны были отработать непосредственно исполнители этого закона и найти компромиссные варианты решения всех вопросов.

Каждая составляющая таможенного оформления, которые я сейчас назвала, у нас частично отдана на откуп частному бизнесу. К примеру, брокеры - это частные структуры. Как они действуют? Исключительно в правовом поле? Мы увидели, что таможенные терминалы у нас принадлежат частным структурам, а также - какую плату они могут устанавливать за въезд, выезд и стоянку в зоне таможенного контроля.

- Частные структуры воспользовались ситуацией и пытались заработать на ажиотаже с растаможкой?

- Цены были подняты неоправданно. Воспользовались ли они ситуацией, я сказать не могу. Наблюдая, что количество автомобилей с европейской регистрацией в стране быстро росло, и что это создавало проблемы, никто не видел выход из этой ситуации, а, возможно, и не хотел видеть. Всех устраивало то, что рождалось в этот момент в стране, а именно - грубое нарушение законодательства.

С одной стороны, закон нарушали те, кто въезжал в страну и сразу предоставлял недостоверную информацию, зная, что за это им ничего не будет. С другой, - те, кто пропускал такие авто в страну и не реагировал, несмотря на нормы Таможенного кодекса. А также те, кто не останавливал и не возвращал в законное русло тех же таможенников и людей, которые воспользовались этой ситуацией.

- Вы имеете в виду правоохранительные органы?

- Вся система затормозила. Но нам удалось найти компромиссное решение. Хотя оно многих не удовлетворило, в том числе и меня. Я понимаю, что возможностью завезти дешевые автомобили воспользовались люди, у которых действительно нет денег на более дорогие авто. Впрочем, львиная доля - это те, кто делал на этом бизнес, пользуясь пробелами в выполнении процедур.

Сейчас законы работают. К третьей неделе после того, как они вступили в силу, большое количество машин поехало на растаможку. Еще в течение четвертой недели работу саботировали некоторые таможни, устроив сговор между таможенными постами и брокерами. Подогревали этот саботаж люди, для которых это раньше был бизнес. Они и самих людей подогревали не ехать растамаживаться, и таможенников, чтобы они не давали людям возможности растамаживаться. До сих пор звучат призывы к людям, чтобы они активно не растамаживали авто, потому что якобы есть шанс достичь чего-то нового. Но я прошу всех людей, кого это касается, использовать это время, чтобы найти возможность для растаможки автомобилей.

Никакого поворота событий быть не может. Нормы принимались очень тяжело. Трудно было найти компромисс с людьми, которые были категорически против предоставления льгот. Не нужно сейчас прикрываться людьми, для которых растаможка слишком дорогая. Лично я считаю, если человек приобрел автомобиль за тысячу евро, то для него любая сумма большая. И такой человек вообще не готов осуществлять таможенное оформление и оплачивать таможенные платежи. Дельцы, которые ввозили эти автомобили, обещали людям, что они будут всю жизнь ездить под их прикрытием. Пожалуй, теперь действительно с экономической точки зрения нецелесообразно уплачивать таможенные платежи за автомобиль, которому больше 15 лет и который при покупке стоил недорого.

- Что людям делать с такими авто?

- Лучше с этими автомобилями распрощаться таким образом, который они для себя принимали, когда приобретали. Все знали, что с таким автомобилем нужно будет прощаться. Лучше купить более новое авто и растаможиться по новым ставкам. Этот процесс пошел. Когда называют количество авто, которые растамаживаются, не называют ту большую часть авто, которые впервые приезжают в Украину. А их заезжает столько, а то и больше, чем тех, которые растамаживаются после пребывания на территории страны. Сегодня растамаживается 4,5-5 тысяч авто в день. Из них 40-50 процентов так называемых "евроблях", остальные - автомобили, которые ранее не заезжали в Украину.

Главное, что мы предоставили возможность человеку пройти таможенное оформление и поставить автомобиль на учет в Украине. А все остальное - спекуляции и выкручивание информации в пользу людей, которые противодействовали этому процессу или видят единственное спасение в электорате, который можно подтянуть под свои политические амбиции. Этого точно не стоит делать. Такие социальные вопросы не надо использовать в политике, поскольку так заводят людей еще глубже в проблемы. Ни одна политическая сила, которая сможет прийти в следующий парламент, если она будет отвечать в том числе за бюджет страны, не сможет принять более либеральный закон, чем принятый сейчас.

-То есть в ближайшее время не стоит ожидать изменения в законодательстве о растаможке авто, в частности, по поводу продления льготного периода?

- Процесс идет. Люди, которые пытались его тормозить, должны отойти в сторону. Те, кто желает растаможить авто в установленные законом сроки, успеет это сделать. Никаких разговоров о продолжении, переносе или изменении этих сроков идти не может.

- Правильно ли я понял вашу мысль, что некоторые политики и политические силы могут спекулировать на этой теме в преддверии президентских и парламентских выборов, пытаясь расшатать ситуацию?

- Думаю, что да. Многим мы помогали решать вопросы что называется "с колес". Ряд проблем снят. Впрочем, люди продолжают писать нам по той же стоимости авто, которую они заявляют, и которую таможенники от них требовали раньше. Этой проблемы уже нет. Порядок таможенного оформления авто такого типа принят. Но люди продолжают задавать вопросы. Почему так происходит? Например, стоит 500 автомобилей, их растаможка сдерживается людьми, которые против новых законов. А по этим 500 авто даже декларации никто не подал. Мы сделали эту работу, и процесс пошел. И люди, которые продолжали стоять, пошли на растаможку.

- Вы упомянули, что сотрудники таможни на местах пытались нагнетать ситуацию. Руководство ГФС вмешалось, чтобы навести порядок?

- Сейчас очень тяжелая ситуация в управлении ГФС. Мне кажется, что потеряна четкая вертикаль, подчиненность и управляемость. Возможно, в центральном аппарате не знали всех нюансов, которые происходили на местах.

- Кстати, насчет ГФС. В декабре правительство приняло решение разделить ее на налоговую и таможенную службы. По вашему мнению, как это должно происходить, и сколько времени может занять?

- В этом вопросе есть обстоятельства, которые говорят, что это надо делать, а есть обстоятельства, которые вызывают много вопросов. Объединение двух разных направлений, когда создавалось Министерство доходов и сборов, происходило под определенные задачи. Был один топ-менеджер, как руководитель, видимо, он был сильный, организовывал все процессы. Консолидация в единую службу не была связана с подобными функциями таможни и налоговой, упрощением контроля или с новыми задачами. Нет, это было элементарное объединения под одного управленца.

Когда объединяли, оставались неликвидированными еще два или три юридических лица. И минус в том, что эти юридические лица до сих пор не ликвидированы. Один из этапов преобразований был предназначен именно для того, чтобы избавиться от неугодных сотрудников, которые, пользуясь пробелами в устаревшем трудовом законодательстве, остаются "вечными" работниками и не увольняются.

С первого года работы в комитете мы говорили, что тогда было сделано несвойственное объединения двух направлений, которые имеют разные задачи. Когда я смотрела структуру, штатное расписание, названия департаментов, я долго не могла понять, кто чем занимается, где сочетаются фискальные и таможенные функции, и что это за уникальные работники по своим профессиональным способностям.

К постановлению Кабинета министров у меня также есть вопрос. Но разъединять по функциям нужно. Мы должны ранее преобразованные юридические лица ликвидировать и пройти весь путь заново.

В законе, который мы принимали в декабре 2016 года, была поставлена задача исполнительной власти провести до 1 июля 2017 года аудит баз данных ГФС. Весь этот период мы пытались инициировать перенос их в Министерство финансов. Но тогда вообще не было понятно, что мы можем переносить, что у нас за продукты есть, как мы можем обеспечить их функционирование и дальнейшую работу работников ГФС с этими базами. Вместе с тем, нужен стопроцентный контроль со стороны Минфина. Этого не произошло. Ни ГФС не готова была передавать свои базы, ни Минфин их принимать.

Сегодня у нас 2019 год. Аудит не проведен. Сейчас я сомневаюсь, что он вообще может быть проведен. Сопротивление со стороны ГФС этому аудиту огромное, а Минфин тоже не осознает, какой именно аудит нужно провести, и не использует свои полномочия, чтобы сделать это силой.

- Почему так происходит? Это отсутствие политической воли или какие-то другие причины?

- В данном вопросе о политике вообще не надо говорить. Здесь есть эффект исполнителей. Он играет едва ли не худшую роль. Недостаточная квалификация Министерства финансов и зацементированная позиция ГФС не дают делу двигаться.

Мы же знаем, что программное обеспечение, начиная от технического задания до технической реализации, делается не специалистами ГФС, а в основном компаниями на аутсорсинге. Защита информации не проверенная. Не проведены все процедуры, которые бы подтвердили, что это программное обеспечение, которым ГФС пользуется как основою основ, соответствует всем нормам и критериям. Я почти уверена, что в базы данных ГФС происходит внешнее вмешательство. Это сложный вопрос, но с него нужно начинать, чтобы разделение ГФС состоялся правильно.

- Вы говорите, что почти уверены, что в базы данных ГФС происходит внешнее вмешательство. Как это возможно, и законно ли?

- Конечно, это незаконно. Если за все эти годы так и не нашли человека, который за это ответил бы, то мне кажется, что это непосредственная ответственность руководителя ГФС. Его инициатива и настойчивость должна быть реализована именно в этом вопросе.

- Про какого именно руководителя идет речь: Игоря Билоуса, Романа Насирова или Мирослава Продана?

- Это надо было сделать сразу после увольнения Александра Клименко с должности руководителя Министерства доходов и сборов, когда в 2014 году создавали на его базе Государственную фискальную службу. Мне кажется, что люди, которые писали программное обеспечение, до сих пор имеют возможность вмешиваться в его работу.

- Кому должны подчиняться налоговая и таможенная служба после разделения ГФС? Минфину?

- Бесспорно, Минфину. Не страшно, что у нас Министерство финансов еще остается слабым. Новый министр Оксана Маркарова сможет уделить внимание этим направлениям. И потихоньку эти направления станут управляемыми. Тем более, что управлять двумя разделенными службами будет легче. Будет возможность с кого-то спрашивать. Сейчас, пожалуй, ГФС переживает самый сложный период. Руководители и заместители ГФС сами находятся в подвешенном состоянии. То, что они не назначены на должности и находятся в статусе и.о., много о чем говорит. Это служба без руководства.

- После увольнения Мирослава Продана якобы по собственному желанию премьер Владимир Гройсман говорил, что в ближайшее время будет объявлен конкурс по отбору руководителя ГФС. После решения о разделении службы вопрос об отборе руководителя ГФС уже не актуален? Какой вы видите эту ситуацию?

- Не могу сказать, почему тогда были сделаны такие заявления. Поэтому не могу прокомментировать, кто что хотел и почему так произошло. Но не забывайте, что план реформы ГФС был наработан еще в 2017 году. Миссия технической помощи МВФ всегда пыталась дать свое видение этому процессу. Можно принимать не все. Но надо понимать, если у нас сейчас есть техническая возможность провести обновление и правильно построить работу, надо этим воспользоваться. Мы никогда за эти годы не выделяли денег ни в необходимой, ни в минимальной сумме для технического обновления. Все находится в состоянии, которое мы могли себе позволить лет десять назад.

- В 2015 году вы вместе с некоторыми вашими коллегами по налоговому комитету были среди номинантов конкурса по отбору главы ГФС. Сейчас, когда планируется создание новых отдельных служб, вы готовы выдвигать свою кандидатуру, чтобы возглавить, например, налоговую службу?

- Когда мы в 2015 году принимали участие в конкурсе, я надеялась, что стране нужны профессиональные люди, руководители, которые на практике доказали, что они могут что-то делать. Но так не сложилось. Сегодня, когда этот корабль в пробоинах и без штурвала, я так понимаю, что это никому не нужно. Все понимают, что поднять эту машину, которую сбили с ног, очень тяжело. Не знаю, что может произойти, чтобы я приняла решение идти на конкурс.

- Вернемся к реформе ГФС. Что делать с налоговой милицией в случае разделения ведомств? Оставить ее в составе налоговой службы, как было ранее?

- В процессе реформы ГФС путем деления этот вопрос лично меня волнует больше всего. Мы не должны начинать разделение, не определив судьбу налоговой милиции. Случилось так, что у нас заговорили тему создания единого правоохранительного органа по борьбе с экономическими преступлениями. Это вредит всем.

Была политическая воля начать обсуждение этого вопроса. Этим нужно было воспользоваться и экспертам, и самим силовикам, и всем причастным к вопросу депутатам. Потому что получается так, что говорить и обещать что-то бизнесу мы можем, а когда надо приступить к делу и начать непопулярное дело, все разбегаются и остаются только те, кто критикует правильные идеи. Я имею в виду законопроекты о создании новой службы - о Национальном бюро финансовой безопасности, и в противовес ему - о Службе финансовых расследований, которую предлагало создать Министерство финансов.

Когда мы с коллегами в налоговом комитете, имея опыт работы в бизнесе, начинали обсуждать этот вопрос, у нас была единственная цель - реорганизовать налоговую милицию так, чтобы она превратилась в аналитическое подразделение, чтобы убрать налоговую милицию от незаконного вмешательства в хозяйственную деятельность. Когда начали углубляться в вопрос, поняли, что это не решит проблему. Есть еще ряд правоохранительных органов, которые имеют возможности проверять и осуществлять вмешательство в хозяйственную деятельность. К тому же еще более брутально, чем налоговая милиция. Тогда и начали говорить, что нужен единый орган.

Концептуально мы провели не один год во встречах с бизнесом, чтобы ощутить, насколько эта мысль может быть воспринята в обществе. То, что этот орган должен быть независимым и точно не под Минфином, - это однозначно. Что это должен быть орган не в составе МВД - однозначно. Мы выписали законопроект, который четко и однозначно дает определение работе нового бюро. Для текста проекта закона много взяли из практики Литвы и Румынии. Эксперты из Еврокомиссии помогали описать нам концептуальные вещи.

Какую же мы получили критику? Меня удивила реакция экспертной среды на первом этапе обсуждения. Первые вопросы, которые нам задавали: "С четырьмя органами сейчас можно договориться, а как быть, если с одним не договоришься?". Не буду объяснять в чем детали этих договоренностей. Нормы Уголовно-процессуального кодекса свидетельствуют сами за себя, что достаточно договориться с одной структурой и можно прикрыть любое преступление.

- Критики вашего законопроекта говорили, в частности, о том, что бюро не должно подчиняться президенту и не должно быть силовым органом. Вы же предлагали наоборот.

- Если бы мы говорили только о том, что мы заменяем налоговую милицию и у нас остались бы силовые подразделения в Нацполиции, то, возможно, эксперты были бы правы. Если бы мы создавали только департамент по борьбе с правонарушениями при применении налогового законодательства, то, возможно, его надо делать без силового блока. Это сидели бы исключительно аналитики, которые передавали информацию в Национальную полицию и затем определенные подразделения проводили следственную работу и доводили бы все расследования до конца.

Но если речь идет о едином органе, это должен быть исключительно орган с правоохранительными функциями и с тем подходом, который мы после обсуждения выложили как последнюю редакцию, которую предложили обществу. Бюро должно состоять из аналитического подразделения - это две трети нового органа, который будет работать с доступом ко всем информационным системам и базам данных, которые есть в государственных исполнительных органах. Это то, без чего сделали фальстарт наши антикоррупционные органы. Этот негативный опыт стоит учесть.

Обязательно должен быть следственно-оперативный блок. Мы договорились, что подразделения физической защиты не имеют права участвовать непосредственно в оперативной деятельности, они существуют только для защиты сотрудников оперативно-следственного блока. Мы выписали детально, что они не могут быть в масках и должны иметь опознавательные знаки. Экономические преступления - самая большая проблема. С ними "белыми воротничками" не поборешся. Нужно осознавать и давать себе правдивый ответ на вопрос: можно ли через заверения и освещения информации побороть экономическую преступность? Ни в коем случае.

Возвращаясь к вопросу разделения ГФС. Мне до сих пор непонятно, как мы можем выйти из ситуации, если два ключевых блока вопросов - базы данных и налоговая милиция - остаются нерешенными, не создан новый правоохранительный орган по борьбе с экономическими преступлениями. Мы не выполняем свои обязательства.

Эксперты заигрались вместо того, чтобы объединяться и вместе работать. Договорились до того, что не создан ни один орган. Есть налоговая милиция, есть СБУ, есть Нацполиция. Генеральная прокуратура осуществляет только надзор, хотя и здесь есть определенные вопросы.

- Какие у вас ожидания по поводу принятия вашего законопроекта о НБФБ? До президентских выборов этот вопрос может появиться в повестке дня?

- Я общаюсь с коллегами в зале. Примерно треть депутатов поддерживают создание бюро и доверяют мне вопрос корректировки текста закона между первым и вторым чтением в рамках того, о чем мы уже договорились. Есть треть коллег, которые вообще не хотят читать текст законопроекта и думать о возможности такой трансформации, поскольку это люди, которые создавали в правоохранительных органах определенные подразделения и не хотели бы терять те достижения, которые они имеют. И еще треть колеблется, опасаясь, что исполнение закона может нивелировать все то хорошее, что предлагается авторами документа.

Мне хотелось бы, чтобы мы до конца каденции парламента восьмого созыва приняли закон о НБФБ хотя бы в первом чтении. Чтобы было понятно и обществу и экспертам, к чему мы движемся. Сейчас мы продолжаем работать, в том числе с экономистами и специалистами посольств. У нас уже есть альтернативное видение текста тех статей, которые вызвали у них сомнение или опасение. Мы пришли к компромиссному варианту. Надеюсь, что вскоре завершим обсуждение спорных моментов с международными экспертами и посольства смогут поддержать конечный текст законопроекта по созданию НБФБ, который мы предложим.

- В прошлом году, как многим показалось, президент выразил вам поддержку в этом вопросе, когда законопроект о Нацбюро финансовой безопасности вынесли на обсуждение на Национальный совет реформ. Казалось, что политическая воля есть. Сейчас, когда процесс затормозился, и, принимая во внимание старт президентской предвыборной кампании, Петр Порошенко уже не будет форсировать этот вопрос?

- Ему нет необходимости этот вопрос форсировать. Сейчас я должна выполнить определенную работу, чем и занимаюсь.

- Еще один из наиболее дискуссионных вопросов, который обсуждался в прошлом году, - отмена налога на прибыль и введение налога на выведенный капитал. Почему с этим не сложилось?

- Часть бизнеса была против. И это именно влиятельная часть бизнеса, которая формирует точку зрения, в том числе у наших кредиторов, в частности МВФ, а также наиболее уважаемых финансовых институтов - Всемирного банка и ЕБРР. Они высказались против введения налога на выведенный капитал вместо налога на прибыль.

Вы видели, сколько президент на встречах с бизнесом пытался убедить единогласно поддержать инициативу с НнВК. Но этого не произошло. Президент, глубоко понимая тему этого налога, решился подать законопроект в парламент. Кстати, это не так просто было сделать. После внесения этого законопроекта он получил много вопросов от наших европейских коллег.

- Приходилось слышать, что против НнВК были компании из орбиты бизнесмена Рината Ахметова. Вам что-то об этом известно?

- Не могу подтвердить. Совсем другие структуры против. Конечно, я благодарю украинские предприятия, которые поддерживали реформу. К сожалению, их процент невелик. И их влияние на принятие решений, в том числе и на международном уровне, незначительное.

Самым приемлемым для внедрения НнВК был 2016 год, когда инфляционные доходы давали возможность покрыть временный разрыв, который в любом случае сопровождает введение нового налога, от этого никуда не деться.

- Возможна ли доработка законопроекта о НнВК, в частности, с теми изменениями, о которых Минфин договорился с МВФ? Речь идет о том, что этот налог будет введен только для малого и среднего бизнеса с оборотом в год до 200 млн гривен, а также о том, что бизнес заплатит авансом 50% от прибыли за предыдущий год. Насколько это реально?

- Оксана Маркарова, в отличие от предыдущего руководства Минфина, взялась за эту работу. Она, как и Дмитрий Шимкив (экс-замглавы Администрации президента, - ред.), приложила много усилий, чтобы нас вообще начали слышать наши западные партнеры и кредиторы, чтобы проговорить детали и показать, что налог не только перекрывает схемы, но и предоставляет больше свободы именно тем инвестициям, которые остаются в Украине.

Минфин сел за стол переговоров с МВФ, и им удалось договориться, но с определенными условиями, в частности по поводу ограничения в 200 миллионов гривен. Когда мы вынесли на комитет вопрос, можно ли вводить НнВК с такими переходными условиями, то самые активные авторы законопроекта сказали, что нет, любой компромиссный вариант неприемлем, нужно вводить в полном объеме.

- Как вы оцениваете инициативу Министерства социальной политики ввести регрессивную шкалу ставок Единого социального взноса и увеличить потолок зарплаты, с которой платится ЕСВ? Для бизнеса это достаточно непопулярная идея. Найдет ли она поддержку в зале?

- Эту инициативу нужно широко обсуждать. Пока что большинство против. Есть риск, что большие зарплаты уйдут в "тень". Возможно, целесообразнее найти предохранители к существующей системе, чтобы не было злоупотреблений, когда на предприятии у одного-двоих человек зарплата миллион и больше, а все остальные получают минимальные зарплаты.

- Страна уже находится в состоянии предвыборной кампании. В этот период темп реформ угасает. Впрочем, возможно, вы ожидаете, что в ближайшее время все же будут приняты важные налоговые законопроекты?

- Конечно, сейчас время, когда не стоит надеяться на принятие каких-то важных законопроектов. Но я все же хочу, чтобы в зале были рассмотрены законопроекты, которые мы должны имплементировать по Соглашению об ассоциации между Украиной и ЕС.

Возможно, удастся рассмотреть хотя бы в первом чтении законопроект по имплементации рекомендаций BEPS по борьбе с размыванием налоговой базы. И хотелось бы в первом чтении рассмотреть законопроект о создании Нацбюро финансовой безопасности. Налог на выведенный капитал необходимо рассматривать, но я не могу этого обещать, пока не проведем необходимые переговоры с МВФ и не достигнем общего понимания по тому тексту, который должен быть вынесен в зал.

- В 2016 году вы инициировали вопрос о проведение "нулевого декларирования", когда граждане должны раскрыть все свои активы и начать отношения с налоговой службой с "чистого листа". Но тогда эту инициативу раскритиковали антикоррупционные активисты, которые считали, что "нулевое декларирование" может навредить внедрению электронного декларирования для чиновников. Планируете ли вы вернуться к этому вопросу еще в этом году?

- Мы работаем в этом направлении. Соответствующий законопроект будет идти параллельно с имплементацией рекомендаций по борьбе с размыванием налоговой базы. Я считала тогда и считаю сейчас, что в единоразовом декларировании заложены большие ресурсы для страны, которые могут вернуться и работать на Украину. И поскольку у нас чиновники уже подали электронные декларации, и уже не за один год, поэтому, очевидно, у антикоррупционеров уже нет недоразумения насчет "нулевой декларации".